АДОЛЬСКИЙ (ОДОЛЬСКИЙ) Иван Большой Григорьевич (Николаевич?)

После 1686 (1691?), Москва — ок. 1758, там же

Живописец, гравер; монументалист, портретист, иконописец. Читать далее АДОЛЬСКИЙ (ОДОЛЬСКИЙ) Иван Большой Григорьевич (Николаевич?)

АДОЛЬСКИЙ (ОДОЛЬСКИЙ) Григорий (Николаевич?)

? — не ранее 1725

Живописец; монументалист, портретист, автор исторических и батальных композиций, иконописец. Читать далее АДОЛЬСКИЙ (ОДОЛЬСКИЙ) Григорий (Николаевич?)

Андрей Рублев

Жизненный путь Андрея Рублева восстанавлива­ется по чрезвычайно скупым и отрывочным сведени­ям, сохранившимся в летописях и некоторых житийных текстах. Однако само их наличие показывает, что предания об этом мастере хранились очень долго, в то время как многие его сотоварищи так и остались безвестными. Время рождения будущего иконника определяют при­близительно — между 1360 и 1370, исходя из того, что умер он «в старости велицей» 29 января (11 февраля по новом}7 стилю) 1430 (эта дата традиционно считается да­той его смерти, хотя и ничем не подтверждается).

Рубеж XIV—XV веков, когда жил и творил Рублев, стал очень важной вехой в истории Руси, редкой по драматизму эпохой. В народе были еще свежи воспо­минания о победе на Куликовом поле, но помнили и о страшном разгроме Москвы, учиненном татарами два года спустя. В 1395 только чудо спасло город от повторения этих страшных событий. Через несколь­ко лет, в 1410, был разграблен и сожжен Владимир — древний стольный град Северо-Восточной Руси. Трагический век набегов и усобиц продолжался, но на его фоне шло духовное возмужание Руси, на­капливался исторический опыт, сложнее и глубже становилась религиозная жизнь, ведомая благодат­ным примером Преподобного Сергия Радонежского (около 1314—1392). Выдающийся расцвет христиан­ской культуры, который переживали русские земли в то время, был связан и с общим духовным подъемом всего православного Востока, изнемогавшего в нерав­ной борьбе с турками-османами.

История Византийской империи, когда-то могуще­ственной, богатой и процветавшей державы, близилась к своему концу. Сужалось кольцо границ вокруг Константинополя, терзаемого в 1394—1402 длитель­ной турецкой осадой. Но в отличие от Руси, пережи­вавшей во многом схожие бедствия, у древней импе­рии греков не было будущего. Надежды на ее спасе­ние казались все более эфемерными, и тем не менее в византийском обществе разгорался мощный духов­ный подъем, питаемый исихазмом. Практика священ­ного безмолвия, полного внутреннего сосредоточения ради открытия Бога в себе, стала тем долгожданным откровением, которое наполняло жизнь спаситель­ным для души смыслом. Восточнохристианский мир вновь был един и укреплен силой исихастской молит­вы в тот момент, когда доживал последние годы своей независимости.

Наверное, никогда не были столь тесно связаны достигшая духовной зрелости Русь и преумножавшая духовные же богатства прошлых эпох Византия, как в рублевское время. Их объединяли и исповедание об­щей веры, и обмен достижениями богословской мыс­ли, и стремление унифицировать практику богослу­жения, насытив ее новыми произведениями церков­ной поэзии. Русские монахи в Москве и далеких се­верных скитах мыслили едино со своими собратьями на Афоне или Синае, читая те же книги или зани­маясь исихастской практикой «умной молитвы».

Византийское искусство, всегда бывшее образцом и примером духовного совершенства для православ­ных народов, прежде всего славян, в век исихастской религиозности переживало расцвет. Образный строй византийских икон и фресок этого периода наполнен ощущением приблизившегося Царства Небесного, яв­ленного крупно и отчетливо в преображенных, бли­стающих светом Фавора ликах святых, то драматично-взволнованных видом открывшейся перед ними тай­ны, то смиренно-благоговейно созерцающих ее.

В последней трети XIV века вместе с общим по­током влияний это искусство приходит с Балкан на Русь, уже духовно подготовленную к его восприятию. Активность художественной жизни Москвы, Новго­рода и других русских городов необычайно возросла; количество сохранившихся памятников в сравнении с предыдущими десятилетиями увеличилось много­кратно, а по сложности содержания и качеству испол­нения они не уступают византийским.

Зримым выражением духовного единства православ­ного мира стала работа над росписями русских церквей многочисленных художников — выходцев со славянских и греческих Балкан, Малой Азии, Константинополя.

Самым ярким и талантливым из них был знаменитый Феофан Грек, старший современник Рублева. Их со­вместная работа в Московском Кремле стала первым упоминанием имени русского изографа в летописи: «Тое же весны начата подписывати церковь Благове­щенья на великого князя дворе [Василия I Дмитриеви­ча, сына Дмитрия Донского] первую, не ту, иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев, да того же лета и кончаша ю». Это сообщение о роспи­си в 1405 древнего Благовещенского собора, стоявше­го тогда на месте нынешнего храма, сохранила Троиц­кая летопись, составленная в 1412—1418.

В следующий раз имя Рублева названо в той же ле­тописи при словах о работах во владимирском Успен­ском соборе в 1408: «Того же лета мая в 25 начата подписывати церковь каменную великую съборную святая Богородица иже въ Владимире повеленьем князя вели­кого, а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев».

На этом прижизненные свидетельства о художни­ке исчерпываются. Уже после смерти иконописца о нем написал афонский иеромонах Пахомий Серб, ставший насельником Троице-Сергиевой Лавры и автором житий преподобных Сергия и Никона Ралонежских. В третьей редакции жития преподобно­го Сергия, созданной около 1442, Пахомий говорит о росписи Андреем Рублевым Спасского собора Спасо-Андроникова монастыря в Москве (эти фрески не со­хранились) и о кончине художника в той же обители. Именно в этом тексте Рублев впервые назван «иконописцем преизрядным, всех превосходящим».

Через несколько лет тот же Пахомий подготовил краткую редакцию жития преподобного Никона, ученика и преемника Сергия Радонежского на игуменстве в Троицкой обители. В этом тексте сказано, что росписи каменного Троицкого собора Лавры (также не уцелевшие к настоящему времени), построенного в 1425-1427, стали последней работой иконописцев Андрея Рублева и Даниила, вскоре после этого скончавшихся.

Свидетельства Пахомия, записанные после смерти Рублева, возможно, по рассказам лично знавших его людей, признаются учеными за вполне достоверные. Последующие сказания были написаны гораздо позже, когда время жизни мастера отдалялось, а сама она становилась все более легендарной. К ним относится «Отвещание любозазорным и сказание вкратце о святых отцах, бывших в монастырех, иже в Рустей земле сущих» известного подмосковного игумена 11осифа Волоцкого, который в начале XVI века со слов троицкого «старца Спиридона» писал о «пресловущих иконописцах Данииле и ученике его Андрее», предававшихся любованию и лицезрению святых икон. У самого преподобного Иосифа находились три иконы Рублевского письма, о чем он говорит в одном из своих писем. Впоследствии упоминания о рублевских иконах неоднократно встречаются в книжных записях ХМ-ХГХ веков, что убедительнее многого свидетельствует о прочном сохранении памя­ти об этом мастере в широких слоях русского общества.

В XVI веке работы Андрея Рублева уже пользовались непререкаемым авторитетом. Постановлением Сто­главого собора 1551 его икона Троицы Ветхозаветной была признана обязательным образцом: «Писати ико­нописцем иконы с древних переводов, како греческие иконописцы писали, и как писал Ондрей Рублев и про­чие пресловущие иконописцы, и подписывати святая троица, а от своего замышлешгя ничтоже претворяти».

Позже других об Андрее Рублеве упоминает «Ска­зание о святых иконописцах», составленное на рубеже ХМ1-ХЛТП веков. Источник носит откровенно ком­пилятивный характер, однако чаще всего цитируются именно его строки, говорящие об иконе Троицы: «Пре­подобный Андрей Радонежский иконописец прозвани­ем Рублев, писаше многие святые иконы, чудны зело и украшены. Яко же пишет о нем в Стоглаве святого чуд­ного Макария митрополита, что с его письма писати иконы, а не своим умыслом. Бе той Андрей прежде жи-вяше в послушании преподобного отца Никона Радо­нежского. Той повеле ему при себе написати образ Пре­святые Троицы, в похвалу отцу своему святому Сергию чудотворцу. Последи же живяше в Андроникове мона­стыре, со другом своим Даниилом, и зде скончася».

Как бы ни были скудны, разрозненны и противо­речивы сведения, ученым удалось в общих чертах вос­становить основные этапы биографии Рублева. Так, было вычислено предполагаемое время рождения иконописца — 1360—1370. Незадолго до 1405 он стал монахом («чернецом», по Троицкой летописи, а так обычно именовали новопостриженных иноков). Ан­дрей — монашеское имя иконописца, мирское оста­лось неизвестным, как и происхождение. Прозвище по отцу «Рублев» (фамилий в то время не было) мог­ло происходить от слова «рубель», обозначавшего инструмент для разглаживания ткани или накатки кож, что открывает простор для всевозможных пред­положений. Похоже, что он был москвичом, но где и у кого учился своему мастерству — неизвестно. В той же Троицкой летописи из работавших в Благовещен­ском соборе художников Рублев назван последним, а значит, в это время он только начинал свой творче­ский путь. К сожалению, кремлевские фрески не со­хранились, но уцелели росписи другого храма — вла­димирского Успенского собора, которые являются се­годня единственным подтвержденным летописью па­мятником рублевского искусства.